— Да, но теперь-то уже не отберёшь издательство у Нортокков, раз когда-то разрешили им этим заниматься…

— Записывайте, господин Уррия. Главного человека этой газеты будет назначать герцог Тонлей или тот, кто его заменяет. В каждом графстве и независимом баронстве отдельный секретарь будет делать заявления или что-то писать для этой газеты. Если они пожелают. Печатать ли эти статьи в газете, будет решать главный человек в интересах всего герцогства.

— Нортокки будут недовольны… — осторожно заметил Уррия.

— А что они нам могут сделать?

Тот пожал плечами.

— Вот. А мы им — точно можем. Например, совсем отобрать это издательство. Тем более, они и сами должны понимать, что не правы. Но если ситуация всё-таки испортится, пригласите ко мне графа Нортокка на беседу. И, кстати, позаботьтесь, чтобы мне в комнаты приносили свежие газеты каждый день. И нашего герцогства, и всего королевства.

Ух, устала я. Тяжела ты, шапка Мономаха, при гребле вёслами на галерах. Нет, я, конечно, понимала, что решённые мною с кондачка вопросы наверняка осложнялись множеством обстоятельств, которые были известны герцогу и о которых Уррий не доложил мне. Иначе с чего бы они так долго канителились. Но просто я не люблю, когда есть что-то такое, что тянет за душу. Особенно из чужих долгов. Предпочитаю чистый горизонт для обозревания более важных и насущных задач. Ладно, ещё один вопрос сегодня решу, и всё, отдыхать буду.

— Госпожа Свантокк, сколько у нас работников, обслуживавших только лично герцога? Ну там, камердинеры всякие, брадобреи… Ладно, неважно, сколько их, — сказала я, увидев, что экономка углубилась в подсчёты, возведя глаза к потолку и загибая пальцы, — Увольте всех с выплатой выходного пособия. Больше мы в их услугах не нуждаемся.

— А рекомендации? — растерялась экономка.

— Выдать! — махнула я рукой.

Рекомендаций не жалко, чай, не народное добро, которое нельзя разбазаривать.

— Простите… Но их только самим господам составлять положено.

— Да? — поджала я губы, представляя, что может написать маленькая девочка, — Ладно. Пусть завтра после полудня зайдут ко мне в кабинет. По очереди. И вы тоже должны присутствовать, чтобы рассказывать мне о каждом их них. Да, и ещё, госпожа Свантокк, — сделайте все мои стулья и кресла, которые стоят возле столов, повыше.

Горничной я велела сразу, на ночь, принести мне завтрак — кусок какого-нибудь пирога и чашку чая. А утром без особой надобности меня не будить, ждать, когда сама проснусь. Надо определиться со своим режимом дня, с учётом того, что часы в начале ночи я решила выделить своей магической практике, вне чьих-либо любопытных глаз.

Когда всё в доме стихло, я зажгла небольшой светильник с живым огоньком на магическом амулетике, уселась на коврик между своей кроватью и окном, и долго тренировала силу потока. Надо заметить, что в этом теле мой поток магии сразу был сильнее, чем тот, который я когда-то впервые опробовала в теле Филис. То ли потому, что Эвелис более магически одарена от природы — её дар и проснулся довольно рано — то ли потому что я сама, моя душа, была более тренирована. Эх, где там наша академия с её исследовательскими лабораториями, в которых можно было бы легально поэкспериментировать? Я ведь сама в своём научном докладе советовала изучить влияние душевных практик на магический дар… Далеко от меня академия — и во времени, и в пространстве.

Успешно переместилась порталом на расстояние в один метр, отметила это дело пирогом с чаем. Ещё немного посидела, в окно посмотрела, да и спать легла.

Утром меня всё-таки разбудили. Вот какому дураку так неймётся в — взгляд на настенные часы — полдвенадцатого утра?

— Я же просила не будить, — проворчала я.

— Простите, ваша милость, вы говорили — без особой надобности. Возникла особая надобность. Их светлость герцогиня просит вас зайти.

— Как просит? — сразу проснулась я, — сама, словами?

Горничная радостно закивала. Ну ладно, раз просят, тогда встаём.

— Бабушка, доброе утро! Тебе лучше? — поприветствовала я старушку.

Герцогине действительно стало намного лучше. Она могла даже ходить и говорить. Правда, первое с помощью кого-то из прислуги, а второе — очень невнятно, но разобрать слова было можно. Она то и дело прикасалась ко мне, к щеке, к волосам, к руке, словно не могла поверить своим глазам в том, что её внучка сидит перед ней и при этом выглядит абсолютно душевноздоровой, если можно так выразиться.

Оказывается, целитель уже приходил к ней сегодня, проведал, но делать ничего больше не стал, сказал, надо пока закрепить тот результат, который уже достигнут.

Я рассказала, что написала письмо королю, с просьбой о милосердии к нам, сирым. Герцогиня растрогалась до слёз.

— Ты, бабушка, главное поправляйся, и не переживай за папеньку. Даже если король его не помилует, у тебя теперь внучка есть. Можешь на меня во всём положиться. А если тебе что-то понадобится, ты говори вот, своей горничной, и всё, что захочешь, будет сделано.

Старушка промычала какое-то слово.

— Их светлость говорит "читать", — перевела горничная, — У нас давно не было специальной компаньонки, которая читала герцогине книги, господин герцог как рассчитал прошлую, так всё руки у него не доходили, чтобы новую нанять.

— Я сегодня же озадачу секретаря, — пообещала я, — а сейчас простите, мне надо дать рекомендации слугам, которых я сегодня увольняю.

Оставив горничную объясняться за меня с герцогиней, я вприпрыжку побежала в кабинет герцога. Вообще та лёгкость, которая присуща детскому телу, задавала и его движения. Такой лёгкости не было даже у Филис, не говоря уж о моём родном теле, хотя я и не страдала от лишнего веса. Стоило начать куда-то передвигаться в хорошем настроении, так эта словно бы отрывающая от земли "припрыжка" возникала сама собой. Жаль, что когда мы вырастаем, то забываем это ощущение, а дети не обращают на него внимания, ведь им не с чем сравнивать, поэтому они не могут объяснить то, что чувствуют. Я могу. Если бы я не знала, чем наполнены детские косточки, я была бы убеждена, что они полые, как у птиц — вот как я себя чувствовала.

В небольшой приёмной перед герцогским кабинетом уже сидели с обиженным видом будущие безработные. Ну а я, что ли, виновата, что герцога в тюрьму упекли? А, да, вообще-то и вправду — я. Забыла совсем.

Все рекомендации увольняемым я диктовала секретарю как под одну гребёнку, с разницей лишь в именах, сроках их работы на герцога и видах этой работы. К примеру, про конюха, приставленного исключительно к лошади герцога, я надиктовала: "Работу выполнял добросовестно, а если бы это было не так, то герцог Тонлей упал бы с лошади, свернул себе шею, и не совершил бы покушение на жизнь его высочества Винсента". Аналогично — про цирюльника"…а если бы это было не так, то герцог Тонлей умер бы от перерезанного горла, и не совершил покушение…". Про камердинера — "поскользнулся бы на куске мыла в ванной и разбил свою голову о край ванны". Все увольняемые были немного шокированы своими рекомендациями, похожими на эпизоды книг Агаты Кристи, но главное в них имелось — подтверждение о том, что они работали на герцога без нареканий, так что придраться им было не к чему.

В ящике стола у меня лежал завёрнутый в бумагу "кирпич" из королевского банка, состоявший из крупных денежных купюр. Каждому увольняемому я высказывала доброе напутственное пожелание и выдавала одну из этих купюр.

Потрудившись так, я перед уходом на обед дала господину Уррию задание безотлагательно найти для герцогини компаньонку для чтения книг. Хорошо — вспомнила, а то б забыла.

Обедала я опять одна, герцогиню кормили в её комнатах. Ну и правильно, чего больную мучить переодеваниями да ходьбой по лестницам? После обеда — тихий час, а после него я поняла, что мне необходима прогулка. В конце концов, ребёнку нужны подвижные игры, а не просиживание целыми днями за столом в кабинете!